Выстрел
Краткое содержание повести таково. В некотором местечке стоял полк. Гусары любили бывать у отставного военного, человека необычного, состояния и доходов которого никто не знал, да и не осмеливался спрашивать. Сильвио (так его звали) давал обеды с обильной выпивкой, молча слушал разговоры, никогда не вмешиваясь. Главным занятием бывшего гусара была стрельба из пистолета, в которой он достиг неимоверного искусства, так что легко попадал из пистолета в севшую на стену муху. Стены его дома все были испещрены пулями.
Однажды офицеры метали банк, Сильвио по обыкновению распоряжался игрой, молча и не вступая в споры. Один из новичков ошибся, загнув угол карты, и Сильвио молча исправил ошибку. Офицер возмутился, и, не получив разъяснений, сначала пытался спорить, а потом пришел в ярость и запустил в Сильвио медным подсвечником. Сильвио был в гневе, но лишь выпроводил гостя восвояси, не потребовав удовлетворения. На следующий день все почитали новичка уже мертвым и живо обсуждали кандидатов на вакансию. Каково же было удивление господ офицеров, когда поручик явился перед всеми живым. Мнение о Сильвио, особенно среди молодых, было сильно испорчено подозрением в недостатке смелости. Сам Сильвио, казалось, нисколько не переживал о такой перемене отношения. Офицер, от лица которого велся рассказ, также охладел к Сильвио, с которым ранее сдружился, и старался избегать с ним встреч наедине и откровенных разговоров.
Однажды принесли в канцелярию почту, и Сильвио получил письмо, сильно его возбудившее. Он решил немедленно отбыть и пригласил всех проститься с ним. Автору рассказа, оставшись с ним наедине, Сильвио ради их дружбы поведал причины своего странного поведения в тот запомнившийся всем вечер.
За шесть лет до описываемых событий Сильвио служил в гусарском полку, был в центре внимания офицеров и дам, бывал свидетелем или участником всех дуэлей, наслаждался славой. Однажды в полк прибыл знатный молодой человек, затмивший всех, и даже Сильвио, умом, веселостью, храбростью, щедростью, перехвативший у Сильвио первенство среди офицеров и симпатии дам. Он предлагал Сильвио дружбу, но уязвленный завистью тот отверг ее, а позднее спровоцировал ссору и дуэль. Сильвио явился с тремя секундантами на рассвете, его противник пришел, когда начало уже припекать. Сильвио не захотел воспользоваться правом первого выстрела и настаивал передать выстрел противнику. Тот наотрез отказался. Порешили бросить жребий. После жребия сошлись на двенадцать шагов, противнику Сильвио выпало стрелять первым, он прицелился, выстрелил и прострелил фуражку Сильвио. Настала очередь Сильвио. Сильвио рассказывал: «Он стоял под пистолетом, выбирая из фуражки спелые черешни и выплевывая косточки, которые долетали до меня». «Вам, кажется, теперь не до смерти, — сказал я ему, — вы изволите завтракать; мне не хочется вам помешать». — «Вы ничуть не мешаете мне, — возразил он, — извольте себе стрелять, а впрочем, как вам угодно: выстрел ваш остается за вами; я всегда готов к вашим услугам». Взбешенного его равнодушием к смерти Сильвио посетила злобная мысль, и он отложил свой выстрел на неопределенное время, вышел в отставку, поселился в описанном местечке и каждый день думал о мщении.
Прошло шесть лет. Находящийся все эти годы в шаге от смерти офицер не унывал и вступил в законный брак с молодой и красивой девушкой. Новость достигла Сильвио и час его настал: «Посмотрим, так ли равнодушно примет он смерть перед своей свадьбой, как некогда ждал ее за черешнями!»
Сильвио уехал. Сам автор ушел в отставку и поселился в имении. Спустя некоторое время он был в гостях у соседа и увидел простреленную картину. В картинах я не знаток, — сообщает рассказчик, — но одна привлекла мое внимание. Она изображала какой-то вид из Швейцарии; но поразила меня в ней не живопись, а то, что картина была прострелена двумя пулями, всаженными одна на другую.— Вот хороший выстрел, — сказал он, обращаясь к графу, и услышал окончание истории. Выяснилось, что муж графини есть тот самый молодой офицер, который ожидал от Сильвио ответного выстрела. История имела следующее продолжение. Сильвио явился к графу «разрядить пистолет». Граф отмерил двенадцать шагов и встал в углу комнаты, прося его выстрелить поскорее, пока не явится жена. Сильвио прицелился, но выстрелить не смог, так как дуэль стала похожа на убийство. Он предложил снова бросить жребий. Граф согласился и опять вынул первый номер, и подталкиваемый Сильвио, совершил поступок, о котором ему было почти невыносимо стыдно рассказывать. Он выстрелил. И попал в картину. Сильвио стал прицеливаться, вбежала графиня и упала ему в ноги. Сильвио, вдоволь поиздевавшись над обоими, удовлетворенно изрек, что он теперь доволен, увидев робость и смятение графа. Выходя, Сильвио обернулся и, почти не целясь, выстрелил, попав пулей в уже простреленное отверстие на картине.
Вот и вся нехитрая история.
Как-то раз мы пили чай с дочерью в домашней библиотеке. Вспомнили о болдинских рассказах и решили поговорить о них, найти смысл, который вкладывал в них Пушкин, а не критика. Ясно, что Пушкин ради баловства не взялся бы за перо. А даже, если и так, все равно вышло бы что-то интересное. Я спросил дочь:
— Скажи-ка мне, радость моя, почему Пушкин назвал свой рассказ «Выстрел»?
— Ну-у, это очень просто — это из-за отложенного выстрела Сильвио. Сильвио попал пулей в пулю и показал себя непревзойденным стрелком, лучшим, чем граф. Этот выстрел был и по времени точен, и совершен в момент максимальной психологической неготовности графа. След выстрела навсегда остался в картине, как напоминание о том, что Сильвио победил графа, превзошел его в искусстве стрельбы и в благородстве.
— Так-так. Сильвио был, по-твоему, благороден? Или он удовлетворил свое тщеславие и злобу? Оставил графа в живых, чтобы тот до конца дней переживал стыд за минутную слабость? Так ведь он сам объяснил последний выстрел? Нет, его выстрел — не причина давать название рассказу.
— Интересно. Я читала, что больше всех в редакциях газет зарабатывает тот, кто придумывает заголовки.
— Ну что же, это логично. Одним названием Пушкин заставил нас крепко задуматься.
Разговор завязался, и мы постепенно погрузились в мир, где из сора офицерского быта рождалась пушкинская проза.
— Пап, но тогда остается только один выстрел: первый выстрел графа, когда он промахнулся. И зачем же называть рассказ в честь этого выстрела, если он был неудачным и ничем не примечательным?
— Так ли? Думаешь это был промах? Мог ли граф промахнуться на пару сантиметров с двенадцати шагов? Теоретически – да, но точно не в качестве героя этой истории! Будущий граф в те годы прекрасно стрелял и попадал в карту с тридцати шагов. Я сам порой удивлялся, узнавая такие подробности из жизни военных времен Пушкина. Помнишь слова офицера, от лица которого ведется повествование? Промах в карту с двадцати шагов считался серьезной потерей квалификации, которая могла случиться, если не тренироваться несколько лет. А они там упражнялись каждый день. Обычно дуэлянты были натренированы в стрельбе и промахивались от волнения или от беспечности. Сам опытнейший в дуэлях Сильвио посчитал более опасным для себя стрелять хотя и первым, но «в волнении злобы», не остыв, и расчетливо предпочел бросить жребий. Беспечность, хвастовство, стрельба без прицеливания – все это слабости молодых, нервных и хвастливых натур. К сопернику Сильвио, как видим из рассказа, все это не относилось, он прибыл на место невозмутимым и перед выстрелом прицелился. Кроме того, их разделяло не тридцать шагов, а лишь двенадцать. Будущий граф был в прекрасной «спортивной» форме, и голова Сильвио, конечно, была мишенью покрупнее карты.
— Ты считаешь, он сознательно стрелял в фуражку, хотя мог целиться ниже? И Сильвио, конечно, понял, что это не промах, также, как и секунданты?
— Да. Выстрели Сильвио после этого «промаха» в соперника, он не только не восстановил бы свою честь, но покрыл бы себя в глазах офицеров и дам позором навсегда.
— И при этом граф так поступил не из расчета? Или он просчитал реакцию Сильвио?
— Не думаю. Граф шел на верную смерть, ведь право первого выстрела было изначально за Сильвио. Расстояние было определено минимальным – двенадцать шагов. Но Сильвио отказался стрелять первым. Сильвио действовал расчетливо, уступив выстрел. Как он сам рассказал, волнение злобы в нем было столь сильно, что он не понадеялся на верность руки и дал себе время остыть. Но в глазах графа и офицеров-секундантов это выглядело благородно и достойно уважения. Жребий пал на графа. Они стояли так близко, что косточки от черешен, которые выплевывал граф, долетали до Сильвио. Граф не посчитал возможным воспользоваться случаем и просто застрелить Сильвио.
— Похоже, что так и было. Хотя я уверена, что граф не хотел убивать Сильвио и без всяких жестов с его стороны. Просто так. Он, мне кажется, был добрым и благородным по натуре. Но зачем тогда он провоцировал Сильвио, поплевывая в него косточками?
— А ты как думаешь?
— Не представляю.
— Для нашего времени тонкости чести их благородий недоступны. Но и нам ясно, что было бы ниже достоинства офицера ждать от противника такого же ответного шага, и он оставил его решение полностью свободным. Для того граф и вел себя вызывающе безразлично и даже провокативно, чтобы не связывать противника своим поступком – дарами не обмениваются по принципу «ты мне, я тебе», они бескорыстны и безвозмездны. А как думаешь, почему граф опоздал?
— По беспечности? Или он отстоял обедню?
— Да нет, конечно. Офицеры были не религиозны. Граф пришел, когда солнце уже взошло. Времени было достаточно, чтобы отдать все необходимые распоряжения на случай смерти и предать себя в руки Бога или судьбы. Это ясно, хотя Пушкин не написал о том ни слова. А ты знаешь, сколько раз Александр Сергеевич сам участвовал в дуэлях?
— Нет. А разве не один раз, когда был смертельно ранен?
— Нет, дорогая моя. Пушкин пережил не одну ночь перед дуэлью, и не раз писал завещание. Исследователи насчитывают тридцать состоявшихся и несостоявшихся дуэлей поэта, к которым его вынуждали оскорблениями жены и его самого. Однажды Александр Сергеевич, серьезно готовился стреляться с известным задирой, дуэлянтом и картежником Федором Ивановичем Толстым, уже убившим на дуэлях одиннадцать человек. Живя в Михайловском, он упражнялся в стрельбе, имея в виду именно Толстого. Пушкин был отменным стрелком и с двадцати шагов всаживал пулю в пулю. Но при этом, он ни разу не пролил крови, и ни разу не стрелял первым. В «Выстреле» описан частично конкретный случай из жизни Пушкина. Он стрелялся с офицером Зубовым в Кишиневе в июне 1822 г. На поединок Пушкин явился с черешнями, которые ел, пока Зубов стрелял. Зубов не попал, и Пушкин просто ушел, не примирившись. Очевидно, он не один раз проигрывал в уме все сценарии своих многочисленных дуэлей. И любой полунамек в рассказе, самая незначительная деталь, ускользающая от нашего внимания, была совершенно понятна и имела для него и людей его среды огромное значение.
— Ты хочешь сказать, что он описал то, что могло случиться с ним, или даже случилось?
— Несомненно. Все это Пушкин переживал не один раз. Каждый эпизод дуэли был для него длиной в жизнь. Как думаешь, если бы Сильвио был благородным человеком, он бы сделал ответный выстрел? Или оставил бы за собой право на него, подвесив над соперником дамоклов меч на неопределенное время?
— А-а? Вот ты как? Ну, наверное, простил бы выстрел или выстрелил в небо – фуражка то у графа была занята черешней.
— Да, благородный человек сделал бы так, как ты сказала. А потом бы они обнялись. Но Сильвио был тогда злопамятен и завистлив.
— Тогда?
— Да, тогда. Но об этом позже. И тем не менее, удивительный выстрел защитил графа, хотя и на шесть лет всего, и от греха убийства и от собственной смерти, и это при том, что убить его страстно желал злой и искусный дуэлянт Сильвио.
— Вот это да! Здесь прямо что-то мистическое.
— Заповедь «Не противься злому» и «подставь щеку» вопреки логике и обывательскому взгляду не приводит к собственному поражению? Ты об этом?
— Да. И удивляет то, что это не фантазия.
— Пушкин не фантазер -ты права. И все, о чем писал, он брал прямо из жизни. А граф каков! Спокойно жил под этим мечом, да еще женился. Удивительные были люди. Вспоминается игра в русскую рулетку. Нужно бы этот рассказ изучать в военных академиях, особенно иностранных.
— Поддерживаю. Пусть боятся.
— Теперь тебе ясно, что это был поистине удивительный выстрел, достойный, чтобы так назвать рассказ?
На этом мы закончили обсуждение. Вернулись к теме спустя время.
— Пап, но почему Пушкин все не объяснил? Неужели он не хотел, чтобы его понимали читатели? И что же, Белинский сам не догадался, какая здесь красивая история?
— А кто такой Белинский, чтобы растолковывать рассказ, написанный для людей другого круга, живших другой жизнью, для которых понятие чести было превыше всего? Белинский не был дворянином, а человеком, как тогда говорили, подлого сословия и не мог даже представить, какие чувства были в душе дворянина и дуэлянта Пушкина, который не раз прощался с жизнью. Он просто не заметил вовсе этой главной нити рассказа. Белинского жил жаждой разрушения царского строя, и потому улавливал исключительно революционный, антимонархический душок в любом произведении. А Пушкину опускаться до объяснений было столь же невозможно, как графине искать сочувствие в сердечных делах у поварихи или горничной. Те, кому рассказ был адресован, поняли все без объяснений, а для кого рассказ остался «побасенкой», получили свое.
— А почему тогда не раскрыли всему народу смысл друзья и поклонники Пушкина, те, кто понимал его?
— А ты знаешь, голубушка, сколько читателей было у Александра Сергеевича при жизни?
— Вся страна, полагаю.
— Да нет. Всего-то 2400 подписчиков его журнала Современнник. С домашним чтением и десяти тысяч не наберется. И все они не из того круга, который пишет литературную критику, и растолковывает остальным смысл рассказов. Да плюс к тому, не все из них были умны. Ты живешь в другое время – учитывай это. Слух о гениальности Пушкина дошел до нас от этих десяти тысяч читателей из образованного высшего сословия, а в чем эта гениальность ярко проявилась, потомкам они не раскрыли. Не было в том нужды. Наш народ состоит в основном из бывших крестьян, ставших грамотными спустя столетия. Его воспитывали сначала разночинцы, которые сами были далеки от высшего света, а затем и вовсе революционеры. Откуда им знать, что там думало высшее общество времен Александра Сергеевича? Белинский пытался, но похоронил гениальность пушкинской прозы под грудой своих глупых толкований. Поэтому, мы знаем, что Пушкин гений. Но относим это в основном к его великому языку, его мастерству слова. И еще интуиция, какое-то внутреннее чувство подсказывает нам при чтении, что мы не все понимаем про великого Пушкина.
— Хорошо, с Выстрелом разобрались. Резюмирую: Пушкин гений, и добро всегда побеждает зло.
— Погоди, не спеши ставить точку.
— А что, там есть еще что-то?
— Самая мелочь. Рассказ же не закончился. Мы только выяснили, что название не случайно подвернулось Пушкину, и что сам рассказ есть плод его размышлений перед многочисленными дуэлями. Кроме того, запертый холерным карантином в Болдино Пушкин пережил своего рода катарсис и пересмотрел свои взгляды на веру. Встал вопрос, как спасать честь и одновременно сохранить душу от греха убийства. Он с тех пор искал очень узкие врата, которыми можно пройти, сохранив и то, и другое. Я думаю, размышляя о возможных вариантах сюжета Выстрела, Пушкин пришел к удивительному заключению. Даже для такого человека, как Сильвио, первый выстрел графа не оставлял ему возможности для ответного выстрела. Никакой! Не только на первой их сходке, но и потом, через много лет.
— Ты имеешь ввиду, что понятия чести и мнение общества ему бы не позволили?
— На мнение офицеров Сильвио к тому времени уже было наплевать. Он изменился. Ты помнишь, как он «пал» в глазах товарищей, не вызвав на дуэль нахамившего ему игрока? Все к нему тогда охладели, но Сильвио это не заботило.
— Тогда откуда следует, что ответный выстрел был исключен? Не слишком сложно для такого короткого рассказа?
— Это – Пушкин, не забывай. Его краткость гениальна. Ты помнишь, как объяснил Сильвио другу, почему он отложил выстрел?
— Он хотел увидеть страх соперника. Если бы он убил графа сразу, то потерял бы возможность удовлетворить жажду мщения. Еще он считал себя бесстрашенее, сильнее и более буйным, и хотел доказать это всем, но прежде всего себе. Сильвио рассказал другу, как они хвастались меж собой своей бесшабашностью и даже пьянством до приезда графа. Убив его, равнодушного к смерти, Сильвио никогда не ощутил бы превосходства над врагом. Главным своим врагом. И тем самым он бы проиграл. Так?
— Так. Но это не все. Только ли ненасытное зло причина? Почему тогда он не пристрелил графа во второй раз, когда тот дал слабину и согласился на повторный жребий? Он ведь увидел его унижение.
— Я думаю, он искал совершенства во всем, даже в мести. Вишенкой на торте были муки совести графа. Всю оставшуюся жизнь он должен был корить себя за то, что выстрелил в Сильвио. Тогда Сильвио спасла не честность графа, а отсутствие «спортивной» формы. И это было вдвойне позорно. Граф словно бы зачеркнул свой первый благородный и меткий выстрел, хотя и остался жив в конце. И Сильвио память об этом должна была согревать.
— Все так. Но знать о муках совести графа, как мне представляется, было бы недостаточно, чтобы Сильвио отказался от последнего выстрела. Он так не поступал в предыдущих дуэлях, никого не предавал мучениям совести. Это похоже на надуманную причину. Заметь, что его трезвое решение передать первый выстрел было сродни шахматной жертве ради конечной победы. И уж точно не в его правилах отменить окончательную месть, которую он так долго ждал, ради подобных сантиментов. Пришел испугать графа и, увидев смятение, и тем удовлетворился? Нет, такая история только для нашего расслабленного века, слишком интеллигентская, для очкариков. К тому же, граф после минутного колебания из-за графини, опять стал абсолютно неуязвим для страха.
— Хорошо, сдаюсь. Что его остановило?
— Все тот же первый выстрел.
— Но он забыт. Зачеркнут в глазах Сильвио повторным позорным выстрелом! Граф оказался не так крут.
— Возможно. Любой человек иногда проявляет слабость. И Сильвио об этом знал, потому и ждал столько лет. Граф дал слабину, но затем, видя унижение жены, граф в ярости закричал: «Будете ли вы стрелять или нет?» И Сильвио увидел того офицера, которого он знал раньше и все эти годы мечтал превзойти.
— Превзойти?
— Конечно. Сначала мотивом отложенного выстрела была злоба и зависть. Но не потом. Потом созрело понимание, то граф его превосходит не в бесшабашности и бесстрашии, а в благородстве. А как превзойти благородство, если в ответ выстрелить и убить? Ту планку, которую задал первый выстрел, уже не преодолеть никак и никогда. Ее можно только повторить, если повторить выстрел. И Сильвио повторил на свой манер, попав пулей не в фуражку, а в пулю на картине. Он повторил. Пуля в пуле – это символ повтора. Лучшего выстрела, чем первый ему уже было не сделать.
— То есть им двигала уже не месть, а желание поступить более благородно? Выглядеть лучше в своих глазах, и доказать это графу и графине?
— Да. Но сам он только в конце увидел этот свой скрытый мотив, который им в действительности владел все эти годы. Первый выстрел графа родил в нем нечто, что он не заметил поначалу. Оно вызревало в нем шесть лет. Это как малая закваска сквашивает все тесто.
— Добрый пример пробуждает доброе и оно скрыто делает свою работу в человеке, пока он не изменится)).
— И Сильвио преобразился. Он, как ты помнишь, погиб в битве под Скулянами. В рассказе Кирджали, фабула которого включает эти же исторические события, Пушкин еще раз обращается к тайне внутреннего преображения человека. Мы еще разберем с тобой этот рассказ. В момент сражения Пушкин жил в Молдавии, и все его подробности знал от генерала Инзова, своего начальника.
Дочь взяла планшет. Современная молодежь вооружена памятью всех поколений.
— Да, пап… Я смотрю Википедию. Интересно. Четыреста бойцов остались защищать честь Греции от османов. На сборе бойцов был задан вопрос, кто из них останется, чтобы принять смерть. Откликнулись 400 бойцов. Они приняли причастие на «святом хлебе»: «Это последний хлеб, что мы едим». А-а, вот еще: Битва при Скулени вошла в ряд Леонидовых сражений греческой истории, когда при заведомо известном исходе сражение принимает символический характер, где на первый план выступает честь оружия и погибшие становятся примером для остальных греков. Круто. Их сравнили с 300-ми спартанцами. И Сильвио был в их числе.
— Так и есть.
— Пап, следующий рассказ Гробовщик. Обещаешь?
— Бог даст…
— «Забили».
Послесловие. Рассказ «Выстрел» открывает проявление русского духа в высших слоях русского общества. Он дошел сюда с низов рафинированным, почти утратившим все оттенки и запахи русской земли и благоухает (редко и только там, где он реально присутствует) благородством и жертвенностью.
Эта история рассказана И.П.Белкину подполковником И.Л.П. Для подполковника, этическими оценками которого сопровождается все повествование, «выстрелом» являлся последний выстрел Сильвио. И даже для графа, который сохранил простреленную картину на память, это так. Только Пушкин смотрел на это иначе, и позволил увидеть нам в симметрии выстрелов диалектику духа.