ИСКУСИТЕЛЬ


Из дневника С. А.

Центр психического здоровья.
 – Старина, как ты? Выглядишь неважно. Сколько ты тут? Кажется, больше месяца?
 Я посмотрел по сторонам: вокруг меня были светло-зелёные стены Центра психического здоровья.
 – Да нет. Кажется, два-три дня.
 – Ты что, старина. Я заезжал к тебе месяц назад. Эти электрошоковые процедуры… Завязывай с ними.
 
Поговорили ещё. Страхов пытался разговорить меня, но я больше не мог сосредоточиться. В висках билась мысль: я уже месяц здесь, а кажется, что два-три дня. Нужно срочно просить Маргариту выписать меня. Она, кажется, вчера была здесь. А раньше? Неужели не приезжала? Или я забыл. Всплыло озабоченное, осунувшееся лицо Маргариты.
 
Прошла неделя. Вот я опять был дома: рядом Маргарита, заботливая, нежная. За балконом лес, утром холодно, и кажется, что деревья начинают скрипеть невидимыми зубами в ожидании морозов. После отказа от таблеток опять появился страх засыпать. Ещё через неделю во время сна вернулось осознание. И сразу раздался голос:
 – Итак, что скажешь: я существую?
 – Не более, чем я сам.
 – Тебя заинтересовало моё предложение?
 – Нет.
 – Ты будешь здоров, известен и даже вполне состоятелен.
 – Так ты искуситель?
 – Вообще-то я мастер искушений. Я искушал всех, начиная от Адама, – невидимое лицо залоснилось от гордости. – Любопытство и жажда знаний – это мои сильнейшие инструменты. Ещё власть. 
 – Но ты не смог искусить Иисуса. Почему? Он бог?
 – Ты что, не знаешь? Бог не искушается злом и сам не искушает никого – это из Писания. Ты сам подумай, какую бессмыслицу сказал, – чем можно соблазнять Бога? Я что, сумасшедший? А Иисус был искушаем, но победил искушение. Нет, он не бог. 
 – А говорят, он совершенный бог и совершенный человек в одном лице. И искушался в нём человек.
 – Но личность-то он божественная или человеческая? Или их две? Если их две, тогда это – шизофрения. А если божественная, то я искушал Бога?
 – Догматы утверждают, что личность его – божественная, что он как личность существовал до творения мира, а потом воплотился. И теперь у него две природы: божественная и человеческая.
 – Ну, природа – это философия. Как бы то ни было, но искушается-то личность или природа?
 – Ну ясно, что личность. Разум, память, воля, и главное, свобода решать и поступать – это проявления личности. Искушать можно через желудок, провоцируя аппетит, но искушается всё-таки личность.
 – Вот, то-то. Как можно было искушать Иисуса в пустыне, если его личность божественна? Или ты думаешь, он притворялся искушаемым? Передо мной? Да кто я для него? Других-то свидетелей не было. 
 
Я не видел собеседника, и это было непривычно. Внезапно пробежала рябь, и появился интерьер. И вот я сижу на веранде старой родительской дачи, в плетёном кресле, кутаясь в шерстяной плед. Утреннее яркое солнце гладит меня по щекам. Напротив, спиной к солнцу, сидит собеседник. Виден был только его тёмный силуэт, и приходилось щуриться, глядя в его сторону.
 
Я поёжился от ветерка и ответил силуэту:
 – Но богословы нашли, как им казалось, выход из этого тупика. Цель искушения – заставить совершить плохой поступок, грех, то есть направить волю ко злу. И раз божественная личность неискушаема, отцы отнесли волю к природе, а не к личности. Твоей целью было через соблазн подчинить человеческую волю Христа – так они решили. Что скажешь?
 
Силуэт зарябил и слегка дёрнулся, как на экране старого телевизора. Голос слегка хрипел: 
 – Воля – это проявление личности, её приводной ремень к телу, и точка. Богословы слукавили, наделили волей природу, чтобы отстоять свой главный догмат, принятый раньше, – что Иисус есть бог воплотившийся. Были даже те, кто умирали за такие убеждения, а другие их убивали. Максим Исповедник, яркий был человек, глубокий неоплатоник, разработал всё это богословие природной воли – и умер за свою философию. 
 – Не за веру в Иисуса Христа? 
 – Нет, за философскую концепцию двух природных воль в Христе. Уж я-то знаю, – собеседник хмыкнул и растянул в улыбке невидимый рот.
 – Ну-у, а я читал…
 Собеседник не дослушал:
 – Природной человеческой воли нет – есть просто инстинкт, программа внутри биологической машины. Он есть и у животных. А Максим назвал его волей и запутался.
 – Если честно, я тоже думаю, что воля противостоит инстинкту. Воля, полагаю, – это сила, которой личность подчиняет себе биологическую машину. Чем в большей степени человек образ Божий, тем свободнее и сильнее его воля. Ты согласен?
 
Голос силуэта перестал хрипеть, но у него как будто переключили какой-то регистр, и он стал на полтона выше:
 – Не люблю богословие. Я не пойму, яйцо курицу учит? Впрочем, неплохо ты продвигаешься. Но всё это – та же философия. А философ – это патологоанатом в своём роде.
 – Пусть так… Раз ты искуситель, ещё одна богословская сентенция, и всё. Ты ведь согласен, что суть искушения – подчинить волю инстинкту, связать свободу человека желудком? Или, в терминологии Павла, подчинить человека закону, действующему в его плоти. Зачем тебе это? Ты с виду разумен, а сам на стороне животного, биологической машины против собственно человека, то есть личности. 
 – Ха-ха. Ты хитёр. Отвечу прямо: эта машина нужна мне самому. Я на ней хочу ездить. А личность? Ну-у, пусть будет пассажиром.
 – Так, с этим ясно. Идём дальше. В пустыне искушение не окончилось? Сказано: и, окончив искушение, диавол отошёл от него до времени. До времени?
 – Я на работе постоянно, не сплю. Видишь, с тобой я даже ночью. А сколько у меня ещё клиентов, которые до утра пытаются пасть даже ниже инстинкта, за пределы природы. 
 
Силуэт хмыкнул, но я не поддержал его шутку:
 – Не знаю, зачем я тебя вообще спрашиваю. Я даже не уверен, есть ли ты… Но мне интересно. Любопытство, да… Последнее искушение Иисуса было в Гефсиманском саду?
 – Нет, с последним вздохом.
 – Так и есть. Кто тебе подсказал, а? Иисус жил по закону сердца, невзирая на внешний закон. Станет ли его убийство последней йотой, когда закон, исполненный до конца, себя уничтожит?  Свята ли кровь того, кто проклят по суду старого завета? 
 – Много высокопарных слов. Он мог бы сойти с креста – на самом деле. Бог всегда и везде его слышал и делал, что он просил. Но в конце, это чистая правда, Он его оставил. Я так и не понял, что это было и почему?
 
Если бы тень могла улыбаться, я увидел бы сейчас её улыбку. Голос из пустоты внутри силуэта продолжал:
 – Иоанн, старец, написавший своё Евангелие, был честным парнем, честнее последователей. Он считал Иисуса богом и не мог представить, чтобы бог боролся с искушением. И он исключил это. Совсем исключил. Ни в пустыне, ни в Гефсимании, ни где-либо ещё искушения не было. А вот богословы лукавы. Они приняли его труд, потому что он им понравился, а затем пытались скрестить ужа с ежом, философа с рыбаками – и получили двухприродного Христа, который мог искушаться, но не мог искуситься.
 – Хм. Я давно понял – Иоанн принципиальный противник человеческих слабостей у Христа. 
 – Может, он пожалел меня и не стал перед читателями выставлять идиотом, искушающим бога? Ха-ха.
 – Шутишь? Впрочем, Иоанн был талантлив. Даже мысль об искушении Христа не придёт в голову, когда читаешь его Евангелие. Его даже некуда вставить. Иисус вышел с учениками в сад после длинной речи на вечере. Туда же пришёл Иуда с отрядом. Иисус же, зная всё, что с Ним будет, вышел и сказал им: кого ищете? Всё это в четырёх строчках.
 – Краткость – сестра таланта.
 – А перед этим Иисус долго рассказывал ученикам, куда он идёт и как всё будет – речь длинная, на пять глав. После этого просить Отца с воплем и слезами: да минет меня чаша сия? Невозможно. Скажи-ка, Иоанн действительно верил в то, о чём писал?
 – Верил – не верил… Всё это так зыбко. Это не из моего лексикона.
 
Зазвенел будильник, и Сергей Афанасьевич просто открыл глаза.

Добавить комментарий