Прохор вернулся из порта, где продавал сегодня корзины, и вошёл под небольшой навес перед входом в дом. Изнутри был слышен голос старца Иоанна. Прохор по распоряжению старца уже год обучал Поликарпа грамоте, чтобы была возможность записывать за старцем, если сам Прохор отсутствовал. У старца откровения бывали неожиданно, иногда прямо посреди ночи. Тогда он вскакивал и будил Прохора. Сейчас старец что-то диктовал Поликарпу. Прохор кашлянул и вошёл в проём двери.
– А, Прохор, заходи, заходи. Мяы с Поликарпом разбираем важный вопрос: в какой день был распят Господь. Чтобы нам быть уверенными в дне пасхи, нашей пасхи – когда нам её праздновать.
– А разве не в тот же день, что иудеи празднуют? Господь наш с учениками ел пасху со всеми, четырнадцатого нисана. А на следующий день он был распят – в первый день опресноков, в праздничный день пятнадцатого нисана. Но… странно, что Павел преломлял хлеб с учениками в первый день недели после праздника опресноков. Значит, не с евреями…
– Дитя моё, ты спешишь. Бери пример с Поликарпа, он всегда сначала слушает. Вопрос не такой простой, он таинственный и очень богословский. Здесь основа новой мистерии.
– Учитель, но ведь мистерии – это у язычников, а мы живём верой.
– Лучшее нужно брать у всех, а худшее отбрасывать. Что нас изменит, как не таинство? Мы с тобой о вере уже толковали. Павел её чрезмерно превозносил, но вспомни наше Евангелие – вера твою природу не изменит. В ней нет ничего таинственного – увидел чудо – и поверил, не увидел – не поверил. Так-то.
– А я думал, верой можно горе сказать: сдвинься. И она сдвинется. И ещё вера – от слышания, от благовестия, как сказал Павел, а не от видения чудес. Наоборот, чудеса верой творятся.
– Вот, опять споришь. Мал ещё, а споришь со старцем. Уймись, дитя. Вера в Христа – она лишь ключик к рождению свыше. А рождение свыше – дверь, за которой мы преображаемся и становимся как боги. И это не от нас – дух дышит, где хочет, помнишь? Боги же творят чудеса. А вера, надежда и любовь – это проявления, пусть самые лучшие, но нашей человеческой природы. Главное же для спасения – это соединение двух природ во Христе. В нём человеческая природа таинственно обоживается и получает бессмертие.
– И как же мы в этом участвуем?
– Родившись свыше, мы можем есть его божество, его плоть, соединённую с человеческой жизнью, которая в крови. И оно нас меняет, обоживает. Эта плоть теперь имеет вид хлеба. Рыбаки об этом сказали, как о некоем поэтическом образе, когда описывали пасхальную трапезу Христа с учениками. А мы раскроем всё в точности, как всё по истине было. Зачитай, Поликарпушка – это после преломления хлебов рядом с Тивериадой.
Старец прикрыл глаза. Поликарп покопался в свитках. Он уже помнил всё, поэтому легко нашёл нужный, развернул и почти пропел: Иисус же сказал им: истинно, истинно говорю вам: если не будете есть плоти Сына Человеческого и пить крови его, то не будете иметь в себе жизни. Ядущий мою плоть и пиющий мою кровь имеет жизнь вечную, и я воскрешу его в последний день.
Старец приоткрыл глаза:
– Я верю, что эти слова будут частью нового богослужения.
Прохор прекрасно помнил этот стих. Он обсуждал его с Антонием.
– Это всё, как у Диониса. Когда вакханки едят плоть быка и пьют его кровь, они соединяются с Дионисом, с его божеством. Он был рождён от Зевса и девы, считают они. Его разорвали и съели титаны, когда он превратился в быка, потом он воскрес. Его тело было жертвой. А теперь быка поедают в таинстве язычники, чтобы обожиться. Я об этом у Еврипида читал, когда прислуживал в храме. И ещё там у них много древних свитков, – Прохор иногда выбирал для возражений старцу манеру туповатого простеца.
– Да нет же. У язычников, конечно, были прозрения об истине, которые они не поняли и исказили. Но оставим это. Мы говорим не о быке и жертве, а об агнце, о пасхе. Вспомните, детки, что Павел сказал о Христе: что он пасха наша, заклан за нас, а нас всех назвал опресноками. Но это, дети мои, не поэтический образ – это истинно так. Мы его плоть вкушаем по-настоящему, рвём зубами, когда вкушаем хлеб, и пьём настоящую кровь под видом вина.
– Я и говорю – точно, как в мистерии. А мы также истинные опресноки, как Иисус пасха? По существу, а не образно? – Прохор продолжал в прежнем духе, стараясь обострить спор.
– Нет, про опресноки – это, конечно, поэзия Павла. Думаешь, поддел старца? А про пасху он сказал в догматическом смысле. Нужно навыком развивать чувства, чтобы это различать.
– Учитель, Дионис ещё изображается виноградной лозой. Это истинно лоза или образ? – не отставал Прохор.
– Прекрасный образ. Думаю, и нам его стоит использовать. Жаль, что рыбаки не догадались, но у них вообще нет иносказаний. Они день и ночь были в море, а для образов нужна работа ума. Нам же это к месту. Мы уже много иносказаний нашли для Христа: хлеб, сшедший с небес; источник воды живой; пастырь добрый; дверь овцам; свет, Логос. Запиши, Поликарпушка, к той речи Господа, которая… перед его исходом: Я есмь путь и истина, и жизнь. Господь Иисус Христос…
Прохор вспыхнул:
– Но отче! Пётр в день схождения духа привёл другое: Ты дал мне познать путь жизни. Это обращение Иисуса к Отцу. Он сам – не путь и не жизнь. Отец дал это всё Иисусу.
Старец, сделав вид, что не слышит Прохора, продолжил:
– И, хотя многие образы пришли от языческих философов и идолопоклонников, не нужно этого бояться. Мы вложим эти образы в уста самого Христа о себе, и они освятятся. Вот ещё и лоза. Хвалю тебя, Прохор, твоя находка прекрасна. Поликарп, запиши слова Христа: Я есмь истинная виноградная лоза, а Отец мой – виноградарь. Потом я хочу собрать эти прекрасные истины в одну большую проповедь Христа ученикам в Гефсимании. Он произнесёт её перед отходом к Отцу вместо тех стенаний и слёз, которые почудились рыбакам по их собственной человеческой немощи.
– Отче, – это уже Поликарп, покраснев, промолвил дрожащим голосом. – Но разве мы можем сами влагать Христу его слова? Разве это не страшный грех?
– Мы не связаны буквализмом, дети мои, не переживайте, что я многое как бы от себя говорю. Утешитель, Дух святой нам всё открывает. Берёт от Сына и сообщает нам. Мы и о Духе также скажем то, о чём рыбаки умолчали. Они и не слышали никогда об Утешителе. Для них Дух святой – это как настроение, или состояние, которое Бог придаёт их духу, чтобы они могли свято и искренне служить Богу. Для них дух – это явное присутствие Отца. А для нас Дух – это личность, это бог. Вместе Отец, Сын и Дух – Троица единая.
Поликарп сразу взял стило, но управлялся им медленно и неловко. Прохор проверил правописание. Всё было написано хорошо, грамотно.
Прохор не стал спорить со старцем. Он был огорчён явным отходом старца от единобожия. Прохор всегда считал, что дух – это то, что наполняет внутренние паруса человека, оживляет его волю и определяет направление его действия. И это легко понять – если человеком движет нажива, то говорят: в нём дух наживы. О святом духе Прохор всегда понимал так – если намерения у человека чистые, то говорят: в нём святой дух.
«Трудно всё это оформить словами, духовное убегает от словесных оков. Нужно опять посоветоваться с Антонием», – подумал Прохор.